Актер ГАРДТ им. Пушкина о премьере, театре-доме, и об актерской тишине .

Актер ГАРДТ им. Пушкина о премьере, театре-доме, и об актерской тишине .

Недавно в Русском драмтеатре Якутска состоялась любопытная премьера — «Чайка». Классический Чехов зрителями был принят тепло, и если роли Треплева и Аркадиной исполняют в два состава, то роль Тригорина один актер — Дмитрий Юрченко. С амплуа неунывающего остряка он соскочил легко, не просто сломав стереотип, что у Тригоина «золотой возраст и внешность под 50», но и привнеся в персонаж что-то особенное: изящную сексуальность и обреченно-утомленную интеллигентность. Одним словом, создал своего мягкого Тригорина, в которого влюбляются женщины со стержнем. В жизни Дмитрий Юрченко создает впечатление позитивного и почему-то очень любопытного человека, много смеется и очень много шутит… над собой.

— Дмитрий, ваш Тригорин сильно отличается от других ролей…

— Кардинально. Обычно мне дают характерные комедийные роли, хотя внутренний потенциал я в себе чувствую и на другие, противоположные моему внутреннему миру, иначе, зачем я вообще шел в эту профессию, ведь надо развиваться. На самом деле я не комедийный актер, нет у меня в душе столько веселья, сколько от меня требуют режиссеры. Могу пошутить и сымпровизировать, но я бы не сказал, что это настоящий я.

Вот вам история из жизни. На первых читках пьесы, обычно читают без эмоций. Когда ставили сказку «Волшебная лампа Алладина», где я играю активного и позитивного Джинна, после первой читки режиссер Алексей Ларичев спросил у моего коллеги Евгения Кузьмина: «Этот Юрченко вообще актер? Сидит, бубнит. Он справится? Он вообще живой?». Поэтому на первой репетиции, где я показал ему своего темпераментного и неусидчивого джина полного энергии и веселья, он очень удивился. И почти ничего потом не поменял. Сказал только: «О! То, что надо, молодец, порадовал».

За 16 лет, что я служу в нашем театре, было много комедийных ролей. Но, когда берется новый материал, а там: герой-любовник или героический персонаж, хочется именно что-то такое сыграть, помять, примерить на себя, а не дают. И поэтому, когда мне дали беллетриста Тригорина… Я такой: «Я?» (смеется) И отлегло. Прочитав пьесу, я, как и многие, увидел этого персонажа мужчиной лет под 50 – рассудительным, с большим жизненным опытом, который устал от всего. И подумал, а как я его сыграю… Но потом начал копаться и понял, что по Чехову ему всего лишь «ближе к 40», т.е. примерно в районе 35 лет, так же как и мне! И тогда я понял его, его поступки, почему он живет с Ириной Николаевной Аркадиной, и все стало на свои места, пазл сложился. Я очень рад, что мне дали такую возможность, за что режиссеру Елене Корниловой-Мягкой отдельное спасибо.

— Постановок «Чайки», наверное, сотни, и Тригорин уже оброс определёнными штампами, не мешало?

— Я видел несколько вариантов, но очень давно, и уже начало стираться из памяти. У меня есть правило, когда приступаю к работе, никогда не смотрю материал, где мою роль уже кто-то сыграл. Один раз я совершил ошибку, мы ставили «Миссис Пайпер ведет следствие», мне дали роль полицейского Годдарда. А я только пришел в театр, был молод и неопытен, сомневался, то ли мне предлагает режиссер, и посмотрел, как эту роль исполняет Леонид Ярмольник в фильме «Ищите женщину», а он это шикарно делал. Естественно я начал делать то же самое, и на одной из первых репетиций режиссер мне и говорит: «Дим, ты вообще что делаешь? Мне здесь такой Годдард не нужен». Получается, что я играл задачи той постановки, а не своего спектакля. Потом, переосмыслив ситуацию, понял: «Елки-палки, что же я натворил!». А в голове уже сидел тот образ, который мне напрочь закрыл свой собственный. После того случая я не смотрю, как другие играют. Сначала сам сделаю, закреплю в себе образ, который мы создали с режиссером, удостоверюсь, что его уже ничто не потревожит, а потом посмотрю на других.

— Когда в голове сложился один образ, а у режиссера другой, как быть в такие моменты?

— Я вот вам что скажу, абсолютно каждый актер неосознанно хочет быть красивым на сцене, чтобы персонаж, каким бы он ни был, был… клевым! Иногда бывает, перемыкает, и думаешь: «Ну, нет, я это не буду делать, это же некрасиво!». Когда читаешь материал, создаешь в голове, в первую очередь, удобный для себя образ, а если учесть, что актеры существа еще и ленивые…

— В каком смысле актеры ленивые?

— (смеется) В прямом! Все режиссеры называют всех актеров ленивыми, ведь нам хочется наиграть побольше, а внутренних затрат приложить поменьше, чтобы не рвать жилы, чтобы не трясло и не колотило потом. Конечно, это делается не специально, на уровне подсознания, но делается. Бывает, выплеснешься, а потом сидишь в гримерке часа два, отходишь. У меня такое после спектакля «Калека с острова Инишмаан», где я играю калеку Билли. Все ушли, а я сижу, отхожу, потому что все, что было внутри, максимально отдал. И остается внутри пустота, ничего не хочется, в голове никаких мыслей. Очень тяжелое состояние. Поэтому у актеров часто экономия себя происходит неосознанно, как чувство самосохранения: ты начинаешь меньше тратиться, пытаешься увильнуть от сложных физических решений пластики, чтобы не сбилось дыхание, и ручьем не бежал пот. Мы же должны выглядеть красиво. (улыбается) А режиссеру на это наплевать, он требует живого настоящего героя, без твоих актёрских придумок – «сделать героя красивее», и уж тем более без попытки себя сэкономить. И вот когда из тебя выбьют эти глупости, начинается искусство. Из двух мнений — твоего и режиссера, формируется будущий герой.

— Бывает такое, что удается переубедить режиссера?

— Это человеческий фактор, зависит от того, какой режиссер. Вот, например Сергей Федотов, который ставил «Калеку с острова Инишмаан», его переубедить очень сложно, у него есть виденье, которое он воплощает на сцене. В работе он довольно жесткий: много ругался на репетициях, только ты появляешься на сцене, а он тебя костерит, и я его не осуждаю, он из нас настоящий ирландский дух высекал такими методами, добивался того, чтобы мы начали сопротивляться, бороться с судьбой как истинные ирландцы. Добился. Я человек не вспыльчивый, долго могу ничего не говорить, терпеть, но однажды меня взорвало на репетиции, ведь от меня что-то требовали, а чего не говорили, но заставляли это сделать, и я ответил ему тем же – начал огрызаться в ответ. Ну, он естественно тут же выгнал меня со сцены. А потом мы спустя пару часов встретились в театре, и он мне говорит: «Молодец, вот, наконец, в тебе появился ирландский дух». Мы с ним сели все спокойно обсудили и стали работать дальше. А с режиссером «Чайки» Еленой иначе. Бывает так, актер и режиссер чувствуют друг друга сразу. Мы в общении искали персонажа, она предлагала, я. И всегда слушали друг друга.

— Роль калеки – одна из самых сильных ваших работ. Как вы себя настраиваете?

— Ко мне тогда лучше не стоит подходить. Когда спектакль только готовится, а это почти два месяца, настраиваться на персонажа не нужно, ты все время в нем. А когда спектакль выпущен и проходит, к примеру, месяц, ты за это время успел еще не раз образы на сцене сменить, тогда нужно за вечер и утро воссоздать героя. С утра все мысли только о том, что играешь, вспоминаешь текст. Я до театра иду пешком, мне идти далеко, и в дороге я как раз повторяю все сцены из «Калеки». В театр я прихожу часов за пять, по-другому не могу. Одеваюсь во все, что мне нужно и вспоминаю репетиции, музыку, видео материалы которые мы смотрели перед репетициями об Ирландии. И мысленно оказываюсь там, вспоминаю, ощущения ветра и пустоты. Потом в голове уже судьба персонажа – я калека, у меня никогда не будет любимой, но я должен бороться, я ИРЛАААНДЕЦ… Психологически ломаешь себе мозг. И вдруг происходит какой-то щелчок, накладываешь грим и идешь играть.

— А домашние как относятся к такой метаморфозе?

— Когда прихожу домой, если я не разговариваю, то не подходят. Но я стараюсь быстрее отойти, чтобы принять какой-то участие в семейной жизни (смеется). Сложно набрать это все, но и расстаться тоже сложно. Сил ни на что не остается, ты как тряпка в этот момент.

— То есть прийти за 10 минут до спектакля – не ваша история?

— Актер, если играет в первом акте, должен прийти минимум за час. А если прически сложные и грим, а играет пол труппы, а парикмахера всего два, тогда надо обязательно раньше. Да и самому помогает просто выйти на сцену до спектакля: декорации уже стоят, света еще нет, полная тьма, и просто еще раз пройтись по своим точкам. Спектакль, который начинается в 18.00, я начинаю играть с двух. Есть у меня такая болезнь. Прихожу и хожу по точкам, работая с воображаемыми партнерами, ничего не говоря, весь текст только в голове, но тело вспоминает… Иногда в такие моменты, какая-то новая фишечка рождается… Но тут свой нюанс. Это же свежая вводная, а тело знает конкретные мизансцены и фразы. И вот ты вдруг говоришь что-то новое, и вдруг понимаешь, что текста в голове больше нет! Выключило! Белый лист! Страшно. Потом все вспоминается, конечно. Поэтому пару раз «фишечку» прогнал на сцене в темноте, и на спектакле она уже тебя не выбьет, а органично войдет в роль.

Если говорить о страхах, самый большой кошмар — боюсь проспать спектакль. Я никогда даже на репетиции не опаздывал, но вот такой бзик у меня. Когда мы сказку играем утром, за час приходим повторяем танцы. Я всегда 10 будильников на телефоне ставлю, и еще электронные часы, а вдруг телефон выключится, или свет. Я боюсь ездить в лифте в день спектакля, вдруг застряну. Даже если приду ровно в шесть, успею, как я выйду не подготовленный? Я же пустой, что я зрителям покажу? Человека, который застрял в лифте и рад, что на свободе.

— А было такое, что ролей не было вообще? Затяжной актерский простой?

— Да. Я однажды уехал жить в Питер, а потом вернулся, я здесь года три после отъезда. Естественно мои роли были розданы, а в новые спектакли по разным причинам не брали. И так два года! Это вот только сейчас роли снова стали набираться. Постепенно меня вводили в прежние спектакли, когда кто-то болел, так я вернулся в «Очень простую историю», когда заболел Илья Данилевский, в «Два берега одной победы», когда заболел Женя Кузьмин, потом дали «Волшебную лампу Алладина», «Приключения Алисы», «По соседству мы живем», «Чайку» и т.д. Не скрою, актерский простой — это очень грустно, особенно, если ты любишь театр. А если не попал в новый спектакль, которому дан зеленый свет, и который репетируют полтора-два месяца, тогда ты остаешься не удел. Все работают, обсуждают новые роли, а ты молчишь и тихо по-доброму завидуешь. Все это очень бьет по самолюбию, хотя с другой стороны было полезно, что я не играл два года, переосмыслил значимость ролей и театра в своей жизни. Мы актеры ведь выпускаемся из института звездами – «мне расти некуда, я потолок в искусстве», проходит время и «а потолок ли я?», а потом вообще – «зачем я вообще сюда поступил, я же такая бездарность».

— А зачем вы поступили на актерский?

— У меня не было выбора! (смеется) Я учился в Якутске в 26 школе, а там в тот период по инициативе Юрия Николаевича Козловского, служившего в Русском театре, открыли экспериментальный театральный класс. У нас вместо ОБЖ, трудов и прочего, шесть дней в неделю был отдельный предмет – «Театр». 10 лет ставили постановки, этюды. Поэтому дорога была одна — в местную школу студию МХАТ. На моем курсе учились Степа Федоренко мой большой друг и коллега, теперь мы в одной гримерке, Илья Данилевский, Степан Березовский, Ксюша Еремеева, Катя Нарышкина, Саша Сердюков… Мы уже, когда поступали, сдружились, и на экзамены ходили, еле отрываясь от нашего веселого общения (смеется). Самые добрые и злые друзья – театральные. Они же знают все твои слабые и сильные стороны, и все шпильки будут основываться именно на слабых! (смеется) Но всегда по-доброму. Мы часто Степу Федоренко троллим его званием заслуженного артиста, нам это очень много радости приносит. Ведь Степан получил звание первый с нашего курса. Стоит ему хотя бы немного ошибиться, все: «Ну, заслуженному можно же было вообще не выходить на сцену, по скайпу можно было сыграть». (смеется)

— Душевная атмосфера в вашем театре действительно удивляет. Лично я нигде не встречала такого дружного коллектива…

— Это как одно из чудес света. Во многих театрах актеры друг друга ненавидят обычно. Но у нас такого нет. Я не говорю, что все идеально, это же человеческая жизнь, но та теплота и доброта, которая есть среди коллег… Знаете, я когда уехал в Питер, конечно пробовал попасть в разные театры. Но когда ты смотришь на людей и понимаешь, что все не так… И думаешь, вот наш маленькие якутский театрик, был бы он здесь. Почему я все-таки вернулся, потому что думал: «И что, неужели у меня больше никогда этого не будет. У меня не будет этого моего театра?». Приходя сюда, я не прихожу на работу, да и никто не приходит, сюда приходят, как домой, в свою семью.

— Но ведь помимо театра, есть что-то еще?

— В последнее время я стал отказываться от подработок на стороне. Проведение мероприятий, праздников, работа на радио и т.д., потому что это сильно отвлекает от главной работы – от театра. Когда где-то подрабатываешь, крадешь это время у своих ролей. Сидя здесь с текстом, ты думаешь, так мне нужно провести то, сделать это. Но я надеюсь, когда-нибудь найду время и… напишу книгу, у меня уже есть название и первая глава. (смеется) Хотя для этого нужно начать курить, и раздобыть где-то грязный халат который мне кажется должен быть у прожжённого писателя. (смеется) Или начну фотографировать, или вырезать по дереву, правда жена не разделяет этого моего увлечения, не нравятся ей опилки в квартире… Есть еще велосипед! Люблю, когда дорога в горизонт, ветер в лицо, тишина, и ты наедине со своими мыслями. Я люблю все, где нужно творить, а творить это мое.

Наталия Чемашкина, http://yakutia.mk.ru