Сегодня на сцене Русского драматического академического театра состоится премьерный показ спектакля «Дни Турбиных» по пьесе Михаила Булгакова. Режиссер-постановщик — Сергей Потапов. Творческий тандем Русского театра и Сергея Потапова не мог сложиться на протяжении нескольких лет, но в прошлом году руководство театра и режиссер наконец-то нашли точку соприкосновения и решили ставить Булгакова. Для театральной жизни столицы это, безусловно, знаковое событие, поэтому обойти его стороной было просто невозможно.

Сегодня на сцене Русского драматического академического театра состоится премьерный показ спектакля «Дни Турбиных» по пьесе Михаила Булгакова. Режиссер-постановщик — Сергей Потапов. Творческий тандем Русского театра и Сергея Потапова не мог сложиться на протяжении нескольких лет, но в прошлом году руководство театра и режиссер наконец-то нашли точку соприкосновения и решили ставить Булгакова. Для театральной жизни столицы это, безусловно, знаковое событие, поэтому обойти его стороной было просто невозможно.
За пару дней до сдачи постановки мы встретились с Сергеем Потаповым и расспросили его о грядущей премьере.
В зрительном зале темно и пусто, посередине за столом сидит с микрофоном в руке режиссер. На сцене немецкие офицеры, похожие на карикатуры Кукрыниксов, организовывают побег гетмана всея Украины в Германию.
— Я должен написать манифест! — кричит гетман, пока ему бинтуют лицо и уносят со сцены на носилках.
Вроде и текст булгаковский, и форма на офицерах царская, но все равно не покидает ощущение того, что смотришь не те «Дни Турбиных», которые знаешь из школьного курса литературы.
— Закончили, — командует режиссер. — Обед!
— Потапов, Булгаков и Русский театр. Как сошлись эти три «глыбы»?
— Это все сделал директор театра — Александр Лобанов. Он вышел на меня с предложением поработать и выбрал этого автора. До этого я уже работал с Булгаковым, у меня была пьеса «Последние дни», которую я поставил в Минусинске. Постановка получилась довольно удачная, участвовали с ней в нескольких фестивалях. И когда Лобанов предложил Булгакова, я подумал: «А почему бы и нет, почему бы во второй раз не поработать с этим автором?». Согласился, и сейчас мы ставим «Дни Турбиных».
Вообще, директор Русского театра несколько раз предлагал мне поработать, но меня не впечатлял материал. Так что это мой первый опыт работы в Русском театре, точнее, с труппой театра.
— Что меня насторожило — это то, что на афише после названия «Дни Турбиных» в скобочках написано «фантасмагория».
— Булгаков не озвучивал, какой жанр у его пьесы. У каждого режиссера свое видение, и иногда они даже придумывают жанры. Почему-то я подумал, что для «Дней Турбиных» подойдет именно фантасмагория. Мне показалось, что это будет ближе, в любом случае не будет академической постановки. Хотя в самом начале, когда мы с руководством театра обсуждали нашу работу, директор высказал пожелание, что хотел бы видеть хрестоматийную постановку. Я подумал: а зачем? Хочешь хрестоматийного Булгакова — прочитай книгу. Для меня это все же театр, игра. В пьесе главная тема — война, а для меня это абсурдное дело, а гражданская война и подавно. Когда на сцене мужики по-настоящему воюют, это, мне кажется, будет выглядеть глупо, и какими-то абсурдистскими, фантасмагоричными приемами будем решать эти задачи.
— «Дни Турбиных» — это очень тяжелое во всех отношениях произведение. От истории его написания и до запрета на постановки. Не боишься, что зритель придет на такое произведение, а увидев, то что ты задумал, решит, что ты переехал Булгакова бульдозером?
— Нет, я бы так не сказал. Я очень люблю Булгакова и считаю, что он, как драматург, вообще не оцененный, ведь в первую очередь на него смотрят как на прозаика. Наверное, из-за того, что свои пьесы он обычно писал на заказ. А мне он нравится именно как драматург, нравятся его тексты и динамика в них.
— Например, если сравнить текст Булгакова и, скажем, художественный фильм 1973 года. У Михаила Афанасьевича посыл такой, что конец «белого движения» — это конец России. У Басова в фильме в угоду времени посыл, что конец «белого движения» — это начало новой России. Каков посыл у тебя?
— Я решил вообще немного отойти от всех этих посылов. Когда я прочитал «Дни Турбиных», первое, что увидел, — это дети, которых оставили дома одних. Все взрослые ушли, а дети остались. Вот за это я зацепился. Ходить по сцене, изображать царских офицеров, «белую кость» — мне как-то этого не хочется.
— Давай немного по актерам. Кто и кого у тебя играет? Наверное, самое сложное было с женщинами, ведь в «Днях Турбиных» лишь одна женская роль — Елены.
— Да, и я думаю, что она и есть главная героиня. Именно Елена, а не Алексей Турбин, которого принято делать главным героем. Для меня главный герой — это Елена, и вокруг нее все крутится. И на эту роль я взял Екатерину Зорину. Братьев Турбиных — Алексея и Николая — играют два Евгения — Кузьмин и Золотуев, соответственно. Тальберг — Михаил Мамлеев, Мышлаевский — Степан Федоренко, Шервинский — Илья Данилевский, Студзинский — Степан Березовский, и Лариосика играет Иван Мишагин.
Кроме того, я ввел в спектакль четырех сестер милосердия, они для меня нимфы, которые несут свою метафизическую функцию. Спектакль получился большой — порядка двадцати артистов.
— Легко дался первый период репетиций, когда вы еще сидели за столом?
— Я не люблю «застольный период» — это когда артисты сидят за столом и читают пьесу по ролям. Я люблю сразу выйти на сцену и начать импровизировать. Сейчас за собой замечаю, что мне не нравится объяснять актерам, что им делать. Возможно, это не очень хорошо и для артистов сложно, но я заметил, что за собой оставляю более техническую работу.
— Зная Русский театр и актеров, их школу и эстетику, могу представить, что им сказали: «Ставим «Дни Турбиных»«. Они тут же представили себя в офицерской форме, в роли этих гордых аристократов-офицеров, и тут приходит Потапов и весь посыл меняет…
— Могу открыть тебе секрет: у меня два актера отказались играть. То ли не захотели со мной работать, то ли не приняли мой стиль работы. Но те, кто остался, с ними я пошел в атаку.
Я хотел сделать нескучный спектакль, надеюсь, зритель не уснет. Хочу, чтобы был умный зритель, чувствующий, рефлексирующий. Да каждый режиссер хочет такого зрителя.
— А руководство театра-то приняло твой путь? То есть на очередную репетицию заходит Александр Лобанов, видит, что происходит на сцене, и говорит: «Ну, нормально» или «Господи, во что я ввязался!»?
— Не было ни того, ни другого. Но я же сразу предупредил, что не хочу делать «музейный спектакль». И в итоге я не смог через себя переступить, не смог дать той хрестоматийности. Если хотите, чтобы «как в книге», то для чего нужен режиссер? Если хотели хрестоматийный спектакль, то не надо было звать Потапова.
— Для тебя, как для режиссера, спектакль сложный?
— Я бы так не сказал. Булгаков мне близок. С ним работать интересно, он все время что-то предлагает, держит тебя в тонусе. 
— Понятно, что от Потапова принято ждать экспериментов, нестандартного мышления и т. д. Но вот один театральный реформатор — Кирилл Серебренников — за свои эксперименты поплатился…
— Скажу тебе сразу: спектакль стоит меньше семи миллионов, и бюджет Серебренникова нам даже не снится. И второе: эксперименты экспериментами, но Алексей Турбин у меня по сцене в стрингах бегать не будет.
Вообще, экспериментов не надо бояться, надо правильно к ним относиться. Я бы хотел порекомендовать тем, кто собирается пойти на наш спектакль, прежде пере¬читать пьесу. И пьеса, и роман «Белая гвардия» — очень известные произведения, и вокруг них витает какая-то аура. Но надо понимать, что эта аура кажущаяся. Я от булгаковского текста не отхожу, все диалоги и монологи у нас слово в слово. Если кому-то после просмотра спектакля он покажется глупым или издевательским, то это не так.
Я вот долго думал: почему Сталин, по одной из легенд, 17 раз ходил на этот спектакль? Мне кажется, он ходил именно из-за того, что ему нравилось, как там показаны белые офицеры, которые говорили, что вот пришли большевики и прогнали Петлюру, что народ с большевиками.
Это вообще история про предательство. Там все предают, начиная с предательства идеи — бегства гетмана и заканчивая предательством внутри семьи, когда Тальберг уезжает в Германию без жены. Так что людям, которые хотят увидеть красивую офицерскую жизнь, благородных мужей, которые красиво ходят по сцене, вытянувшись в струнку и чеканя шаг, могу сразу сказать: в нашем спектакле такого не будет.
Кстати, знаешь забавный факт, когда «Дни Турбиных» только начали показывать и во время сцены, где офицеры поют «Боже, царя храни», весь зал встал.
— У тебя тоже поют «Боже, царя храни»?
— Конечно. Обязательно. Я люблю, когда в спектакле присутствует музыка, и все те песни, что упоминаются в пьесе, они у нас будут. И несколько других музыкальных номеров я добавил. У меня Лариосик будет петь арию Онегина, а Николка — песни под гитару, как заправский такой рокер. Мне кажется, он хотел бы стать рокером, но его остановили и сказали не петь больше «кухарских песен».
Я же все-таки ставлю спектакль для людей своего времени, как я могу им показать атмосферу того времени, того, что было сто лет назад, и ставить «музейный спектакль»? Мне кажется, это ложь. Тогда были совсем другие люди, у них сердцебиение было другое. Эти люди не знали, что такое компьютер. И как я должен сказать артисту: «Играй так, как будто ты не знаешь, что такое компьютер»? Это же бесполезно. 
— То есть твои «Дни Турбиных» будут вне времени?
— Да, но все равно какие-то современные мотивы и нотки там присутствовать будут. Рок-н-ролл будет.
— Ты готов к критике? Ведь все равно найдутся люди, которые скажут, что Булгаков писал о другом, что Потапов его не понял, извратил и переврал.
— С этим у меня очень сложно. Когда меня хвалят, я не верю. Мне кажется, что это же мой друг, знакомый хвалит, потому что он мой друг. А когда меня ругают, мне больно становится. Как от этого избавиться, не знаю.
Когда есть компетентные люди из театральной среды и мы с ними после спектакля сидим и анализируем постановку и вместе пытаемся разобраться, что к чему и почему, — это одно дело. Я открыт для такого диалога. Могу это принять и признать свою неправоту. А когда пишут: «У Сергея Потапова лицо дауна», — ну это, что, критика? «Спектакль мне не понравился, и у Потапова лицо, как у дауна». Ну как можно на это реагировать? Причем нигде из тех городов, где мне приходилось работать, я не слышал такого количества оскорблений и гадостей в свой адрес, как в Якутске. Меня иногда на улице останавливают женщины неопределенного возраста и сначала говорят какие-то хорошие слова, а потом спрашивают: «А почему у вас все спектакли какие-то плохие? Черные. Мрачные. У вас было трудное детство?». Я им отвечаю, что нормальное, счастливое детство было, и спрашиваю: «А какой конкретно спектакль вы видели? Какая из моих работ вам показалась мрачной?». Они отвечают: «А мы ничего не видели. Мы слышали о них и читали». И таких людей очень много, к сожалению.
— Для тебя «Дни Турбиных» — это история с хорошим концом?
— Думаю, да. История все равно заканчивается тем, что семья и друзья остаются вместе. Мне мои персонажи нравятся. Даже Тальберг. Все его считают предателем и трусом. А что он говорит в начале пьесы своей жене? «Через два месяца я вернусь». И ведь возвращается, несмотря на то, что в город вот-вот войдут красные. И не для того чтобы пересидеть и спрятаться, а чтобы отправиться дальше, на Дон, к Деникину и продолжить борьбу с большевиками. Какой же он после этого трус?
Он просто человек революции. Революция — она, как цунами, и ты либо эту волну должен оседлать, либо от нее убежать. Но если ты под нее попал, то она либо тебя сломает, либо просто отбросит на берег, и ты вынужден будешь там жить и искать себя. Вот Шервинский: его волна выбросила на берег, и он нашел себя в опере. Адъютант гетмана стал оперным артистом. Если бы не революция, то талантливого певца не получилось бы. И так со всеми героями «Дней Турбиных». Поэтому да, для меня это история со счастливым концом.

Итосчник: http://www.vecherniy.com/