Как-то в разговоре театровед Надежда Осипова упомянула, что на фестивали, в которых участвуют спектакли Сергея Потапова, российские критики приезжают специально ради них. На их счастье, ставит он много и в разных театрах, что, безусловно, хорошо. А что за время его отсутствия в Якутске театралы успевают по нему соскучиться – это… наверное, тоже хорошо, но хотелось бы все-таки видеться почаще.

Как-то в разговоре театровед Надежда Осипова упомянула, что на фестивали, в которых участвуют спектакли Сергея Потапова, российские критики приезжают специально ради них. На их счастье, ставит он много и в разных театрах, что, безусловно, хорошо. А что за время его отсутствия в Якутске театралы успевают по нему соскучиться – это… наверное, тоже хорошо, но хотелось бы все-таки видеться почаще.

И вот наконец-то 18 и 19 мая в Русском театре – премьера «Дней Турбиных» в постановке Сергея Потапова. А если учесть, что сценографией спектакля занималась Екатерина Шапошникова, номинант «Золотой Маски» (дважды номинант), то понятно, что ожидания были большими. И они оправдались!

Первое, что видит зритель – суперзанавес, где застыли семь девушек. Вечные невесты убитых женихов… Пять стоят в кругу, две – в сторонке: то ли высматривают своих «желанных, день и ночь так долго жданных», то ли, наоборот, уже не надеются ни на что и отошли от подруг, все еще верящих во встречу с любимыми.

Но в спектакле присутствуют не только нарисованные символы, но и живые, из плоти и крови – четыре сестры милосердия. Незримыми для героев (и зримыми для зрителя) ангелами-хранителями скользят они по сцене: «Я за тебя молиться стану, чтоб не забыл пути земного, я за тебя молиться стану, чтоб ты вернулся невредим». Но временами ангелы обращаются в неистовых фурий, эриний с изломанной пластикой: «И никого не защитила вдали обещанная встреча, и никого не защитила рука, зовущая вдали…»

Таких превращений, преображений, перевертышей в спектакле предостаточно. То недотепа Лариосик (Иван Мишагин), завернувшись в скатерть с обеденного стола, заворожит арией Ленского. То еще недавно всесильный гетман (Дмитрий Трофимов) будет валяться у стола с молчащими телефонами, горланя народные песни, как пропойца в подворотне, да еще сцепится с возникшим на пороге немецким офицером и даже заставит того поджать хвост – в прямом смысле этого слова.

Но разве может триумф длиться вечно? И вот уже сам гетман с поджатым хвостом соглашается на то, чтобы явившиеся по его душу «фон-бароны» вывезли его под видом раненого в Германию, а напоследок порывается надиктовать никому уже не нужный манифест – и, что показательно, рот его при этом плотно замотан бинтом. Народ же в лице лакея Федора (Владислав Мичурин) при виде этого фарса не просто безмолвствует, а с выражением полнейшего равнодушия на лице стирает в тазу портянки.

Тут же перекатываются по полу пустые бутылки, и этот звук лучше всего передает ужас происходящего – «все расхищено, предано, продано»…

Важная роль в этом спектакле отведена и осветительным приборам. Роскошная люстра тускло поблескивает в подступающей со всех сторон тьме, подчеркивая мерзость запустения. Абажур над стоящим в центре сцены столом – символ домашнего уюта, тихой гавани за кремовыми шторами, о которой так часто говорит Лариосик. Но даже стол периодически снимается с места, как бы подчеркивая зыбкость, ненадежность окружающего мира, а игра света и теней усиливает это впечатление.

Стены дома Турбиных – это подвешенные на штанкетах носилки, которые, как и все в этом спектакле, непрерывно трансформируются. То они в случае конфликта «встают» между героями (вот уж воистину «стена непонимания»!), то выполняют свою прямую функцию, а в финале заменяют павшим гробы.

Вот твердолобый Студзинский (Степан Березовский), который, кажется, забыл все на свете слова, кроме «на Дон, к Деникину!». Вот живчик Мышлаевский (Степан Федоренко), который никогда не простит того, кто начал пить водку раньше времени. Вот импозантный Шервинский (Илья Данилевский), предмет жарких воздыханий графини Гендриковой, влюбившейся в него за одно только «ля» (и не поймешь – то ли он саму графиню выдумал, то ли графинюшкину к нему страсть). Вот Николка Турбин (Евгений Золотуев), который изначально не выпускал из рук гитару (и даже «жарил» на ней в стиле рок), а потом – изломанный, переломанный жизнью – сменил ее на костыль. В финале спектакля все они – недавно еще сидевшие за одним столом, споря и подсмеиваясь друг над другом – внезапно замолкают и застывают на носилках, как умершие в полевом госпитале солдаты. Мечется между ними – от одного к другому – Елена (Екатерина Зорина). И ком стоит в горле, который не проходит и после того, как они неожиданно вскакивают – каждый со своего смертного одра – и принимаются кружить в веселом хороводе, принимая в свой круг и Елену. Но это не чудесное воскресение из мертвых. Это лишь видение обезумевшей от горя женщины.

…А потом долго-долго спектакль не отпускает от себя, и всплывает в памяти грассирующий голос Вертинского на старой пластинке:

«И никто не додумался просто стать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги – это только ступени

В бесконечные пропасти, к недоступной весне…»

Фото: Галина Иванова.