Ставил спектакль московский режиссер Валерий Караваев, назвавший свое творение пьесой в тринадцати картинках. 

 В оригинальной версии события происходят в 14 веке, в то время, когда над Европой повисла смертельная опасность чумы. В версии Караваева «Седьмая печать» становится неким калейдоскопом картинок, на первый взгляд никак не связанных между собой. Лишь в конце возникает ощущение «закольцованности» событий. Герои словно ходят по кругу, неким образом повторяя либо свой, либо кем-то уже пройденный путь. Одно остается узнаваемым, «бергмановским»: Рыцарь играет со смертью в шахматы… Здесь Рыцарь Антоний Блок (Сергей Ацегейда) и его оруженосец Йонс (Александр Лобанов) ездят не на лошадях, а на велосипедах. Антоний играет со Смертью (Дмитрий Трофимов) в шахматы, причем Смерть одета в весьма элегантный, ослепительно белый брючный костюм и ярко-красные туфли. В этом спектакле у Юфа (Дмитрий Юрченко) и его жены Миа (Марина Слепнева) сын Микаэль – почему-то подозрительно черен и вызывающе кудряв. Сами они — в расклешенных джинсах и с повязками на распущенных волосах — выглядят как заправские хиппи семидесятых, а рядом с ними постоянно крутится старая молчаливая нянька – колоритная индианка в цветном пончо и с постоянно прикуриваемой ею трубкой… Эта странная картинка сменяется другой, не менее странной. 14-летняя девочка, которую волокут на костер за связь с самим дьяволом, в своем черно-розовом одеянии выглядит совсем как нынешний подросток-эмо. В этом есть что-то страшное и, одновременно, притягивающее. Еще один герой, Йонас Скат (Илья Данилевский) предстает в образе Человека-Паука, а Плуг (Владислав Мичурин) вообще бродит в поисках своей неверной жены в костюме слесаря. И с появлением каждого нового персонажа на сцене, неожиданного и необычного, зрители не перестают удивляться, а те, кто видел одноименный фильм, уже и не пытаются найти что-то общее с оригиналом, потому что это совершенно бесполезно. И именно поэтому понятно, почему некоторые зрители, недосмотрев, не поняв спектакль, встают и уходят из зала. Картинок в пьесе – тринадцать, чертова дюжина. Вообще тема чертовщины, «дьявольщины» в этом спектакле возникает почти постоянно, она буквально принизывает все произведение. Так же, как отрицание или, вернее, непонимание Бога. Здесь все вопросы остаются без ответов. «…Неужели так уж немыслимо познать Бога, почувствовать его, — спрашивает Рыцарь. — Почему он скрывается от нас в тумане невнятных обещаний, незримых чудес? Как верить верующему, когда не веришь даже самому себе? Что станет с теми, кто жаждет веровать, но не умеет и что будет с теми, кто не желает и не умеет? Почему я не могу убить Бога в себе, почему он так мучительно до унизительности продолжает жить во мне, хотя я проклинаю его и жажду вырвать его из своего сердца? Почему он несмотря на издевательства, остается реальностью и от него нельзя освободиться?..» Спектакль производит неоднозначное впечатление. С одной стороны, калейдоскопичность и даже фантасмагоричность пьесы, некоторые смешные эпизоды (например, дурашливое представление-розыгрыш труппы с «эффектом присутствия») наводят на мысли о легкости, «несерьезности» постановки. И мне кажется, актерам и самим безумно интересно играть в этой пьесе, граничащей где-то между страшным и смешным – здесь есть место для импровизации. С другой – пьеса все же достигает своей условно конечной цели, наводя на философские мысли о месте человека в этой жизни, о вечности бытия и его бренности. Одно можно сказать точно: этот спектакль нужно смотреть хотя бы для того, чтобы иметь свое мнение. И еще — о нем можно спорить. 

27:06:2010 г. Марина САНТАЕВА Еженедельник "Наше время"